Пост Владимира Яковлева «Меня назвали в честь деда» – это крик души, хотя и несколько депрессивный, заунывный, но честный, открытый и, действительно тяжело раненный и предупреждающий других людей об опасности. А комментарий некоего протоиерея Вигилянского и студентов-«магистрантов» из Сретенской семинарии хотя и претендует быть ответом чуть ли не всей Православной Церкви, на самом деле, скорее похож на ответ с «Большой Лубянки» и никакого отношения к Православию не имеет. Попытка со стороны Вигилянского увидеть в выступлении Яковлева лишь нечто, что преследует исключительно политические цели, говорит о том, что он сам ко всему относится политически, по-советски, не по-христиански. Когда читаешь такие посты, сразу становится понятно, почему люди наивные, думающие, что если кто-то из церковных структур высказался – какой-то «протоиерей» или кто-либо из семинарии, то это – чуть ли не голос церкви, что это и есть мнение Православия. Понятно, почему в таком случае от церкви люди шарахаются как от проказы. Потому что всё в таких высказываниях пропитано ложью и невежеством. И по сути дела человеконенавистничеством. Даже формальный призыв обратиться к Богу не является в комментарии искренним и живым, а значит, не может быть и действенным.
Так вот, пост Владимира Яковлева мне кажется замечательным. Действительно, человек почувствовал, что всё пропитано духом грабежей, убийств, насилия и предательства, пропитан кровью. Это открытие, которое он сделал когда-то для себя, перевернуло его жизнь. Очевидно, он стал смотреть новыми глазами на всё, что происходит в нашей стране. Он увидел какие-то тайны, о которых до сих пор в нашей стране не принято говорить. Он говорит, что мы все, выросшие в России, внуки или жертв, или палачей, или хранители тайн об этом. Я думаю, что это, всё-таки, правильно, хотя пусть это даже некоторое упрощение. Но ведь были и другие люди в стране, ведь пусть почти и невидимкой, но в нашем народе жила и живёт Церковь Христова.
Да, нужно считать не только погибших, но и выживших, и этот призыв Владимира Яковлева, по-моему, очень важен. Он замечательно пишет, фактически, о русском холокосте, о русской катастрофе и естественном следствии этого – современной антропологической катастрофе в нашей стране. Жалко, что он не называет это своими именеми. Но, по сути дела, Яковлев говорит именно об этом и он, конечно же, прав. Конечно, величайший геноцид русского народа имеет свои тотальные последствия!
Он прав, что «нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентных по своим масштабам зверств, продолжавшийся в стране в течение столетия». Как не услышать этого! Удивительно, что есть люди, которые глухи к таким вещам. Призыв Яковлева задуматься над всем этим просто замечателен! Он пытается вывести все страхи и отчуждение, недоверие, неверие в конце концов, из этой катастрофы, из русского холокоста и русского геноцида. Он говорит о той лжи, которой пропитано сознание наших современников в нашей стране, потому что в школе им никакой правды о нашей стране не говорили.
Он прямо выступает против позиции «не тревожиться», «защититься от прошлого», «не копаться», «не докапываться», «не знать». И правильно говорит, что это намного хуже, что это не выход. Потому что ничто никуда не уходит. И здесь, действительно, нужно говорить о покаянии. Даже о некотором Акте Национального Покаяния! Нужно к этому призывать и к этому идти. Более того, это надо осуществлять каждый раз, когда наша совесть оживает, когда мы видим в своих корнях или последствия советской лжи и насилия, кровавых зверств, или когда мы видим страшные последствия умерщвления жертв.
Да, конечно, каяться должны все. Именно это замечательно показано: на всех лежит эта печать, печать ужаса, печать смерти. И без покаяния нельзя, даже если ты сам не был ни жертвой, ни палачом. Кем бы ты ни был в нашей стране, ты должен прийти к этому покаянию, ты должен увидеть, что вся земля пропитана кровью, что всем нужно каяться и очищать эту землю, прежде всего, духовно.
И, конечно, нельзя противопоставлять покаяние перед Богом покаянию перед людьми! Да, недостаточно покаяния перед людьми, здесь Вигилянский прав, но, оно имеет огромное значение и ведёт отнюдь не только к депрессиям и смертоносной тоске. Ведь обратившись с покаянием к людям, нельзя, по сути дела, не прийти к Богу. Потому что покаяние действительно требует некоторой точки отсчёта: где этот источник правды, справедливости, милости, чистоты, жизни, любви, свободы? Где он? Он, конечно, в Боге. И он через Христа открыт нам.
И поэтому никак нельзя сказать, что вот давайте каяться сами по себе где-то тайно только за свои грехи и больше ни за кого; давайте каяться только перед Богом, но не перед людьми. Не каяться перед людьми – значит не сочувствовать им, значит не любить ближнего, не любить человека, не верить в него. Но человек, который не верит в человека и не любит ближнего, не исполняет и заповеди о любви к Богу, то есть он, по сути дела, и не христианин.
Как со всем этим жить? Это вопрос принципиальный, это вопрос центральный. И сейчас, за год до столетней годовщины событий 1917 года, его надо ставить открыто, напрямую перед всеми: и перед собой, и перед остальными нашими соотечественниками, и по сути дела, перед всем миром.
Владимир Яковлев:
Меня назвали в честь деда.
Мой дед, Владимир Яковлев, был убийца, кровавый палач, чекист. Среди многих его жертв были и его собственные родители.
Своего отца дед расстрелял за спекуляцию. Его мать, моя прабабушка, узнав об этом, повесилась.
Мои самые счастливые детские воспоминания связаны со старой, просторной квартирой на Новокузецкой, которой в нашей семье очень гордились. Эта квартира, как я узнал позже, была не куплена и не построена, а реквизирована - то есть силой отобрана - у богатой замоскворецкой купеческой семьи.
Я помню старый резной буфет, в который я лазал за вареньем. И большой уютный диван, на котором мы с бабушкой по вечерам, укутавшись пледом, читали сказки. И два огромных кожанных кресла, которыми, по семейной традиции, пользовались только для самых важных разговоров.
Как я узнал позже, моя бабушка, которую я очень любил, большую часть жизни успешно проработала профессиональным агентом-провокатором. Урожденная дворянка, она пользовалась своим происхождением, чтобы налаживать связи и провоцировать знакомых на откровенность. По результатам бесед писала служебные донесения.
Диван, на котором я слушал сказки, и кресла, и буфет, и всю остальную мебель в квартире дед с бабушкой не покупали. Они просто выбрали их для себя на специальном складе, куда доставлялось имущество из квартир растрелянных москвичей.
С этого склада чекисты бесплатно обставляли свои квартиры.
Под тонкой пленкой неведения, мои счастливые детские воспоминания пропитаны духом грабежей, убийств, насилия и предательства. Пропитаны кровью.
Да что я один такой?
Мы все, выросшие в России - внуки жерт и палачей. Все абсолютно, все без исключения. В вашей семье не было жерт? Значит были палачи. Не было палачей? Значит были жертвы. Не было ни жерт, ни палачей? Значит есть тайны.
Даже не сомневайтесь!
Мне кажется, мы сильно недооцениваем влияние трагедий российского прошлого на психику сегодняшних поколений. Нашу с вами психику.По сей день, прощаясь, мы говорим друг другу - “До свидания!”, не сознавая, что “свидание” вообще-то слово тюремное. В обычной жизни бывают встречи, свидания бывают в тюрьме.
По сей день мы легко пишем в смсках: “Я напишу, когда освобожусь!”
Когда ОСВОБОЖУСЬ...
Оценивая масштаб трагедий российского прошлого мы обычно считаем погибших. Но ведь для того, чтобы оценить масштаб влияния этих трагедий на психику будущих поколений, считать нужно не погибших, а - выживших.
Погибшие - погибли. Выжившие - стали нашими родителями и родителями наших родителей.
Выжившие - это овдовевшие, осиротевшие, потерявшие любимых, сосланные, раскулаченные, изгнанные из страны, убивавшие ради собственного спасения, ради идеи или ради побед, преданные и предавшие, разоренные, продавшие совесть, превращенных в палачей, пытанные и пытавшие, изнасилованные, изувеченные, ограбленные, вынужденные доносить, спившиеся от беспросветного горя, чувства вины или потерянной веры, униженные, прошедшие смертный голод, плен, оккупацию, лагеря.
Погибших - десятки миллионов. Выживших - сотни миллионов. Сотни миллионов тех, кто передал свой страх, свою боль, свое ощущение постоянной угрозы, исходящей от внешнего мира - детям, которые, в свою очередь, добавив к этой боли собственные страдания, передали этот страх нам нам.
Просто статистически сегодня в России - нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентых по своим масштабам зверств, продолжавшийся в стране в течение столетия.
Задумывались ли вы когда-нибудь о том, до какой степени этот жизненый опыт трех подряд поколений ваших ПРЯМЫХ предков влияет на ваше личное, сегодняшнее восприятие мира? Вашу жену? Ваших детей?
Если нет, то задумайтесь.
Мне потребовались годы, на то, чтобы понять историю моей семьи. Но зато теперь я лучше знаю, откуда взялся мой извечный беспричинный страх? Или преувеличенная скрытность. Или абсолютная неспособность доверять и создавать близкие отношения.
Или постоянное чувство вины, которое преследует меня с детства, столько, сколько помню себя.
В школе нам рассказывали о зверствах немецких фашистов. В институте - о бесчинствах китайских хунвейбинов или камбоджийских красных кхмеров.
Нам только забыли сказать, что зоной самого страшного в истории человечества, беспрецедентного по масштабам и продолжительности геноцидана была не Германия, не Китай и не Комбоджа, а наша собственная страна.
И пережили этот ужас самого страшного в истории человечества геноцида не далекие китайцы или корейцы, а три подряд поколения ЛИЧНО ВАШЕЙ семьи.
Нам часто кажется, что лучший способ защититься от прошлого, это не тревожить его, не копаться в истории семьи, не докапываться до ужасов, случившихся с нашими родными.
Нам кажется, что лучше не знать. На самом деле - хуже. Намного.
То, чего мы не знаем, продолжает влиять на нас, через детские воспоминания, через взаимоотношения с родителями. Просто, не зная, мы этого влияния не осознаем и поэтому бессильны ему противостоять.
Самое страшное последствие наследственной травмы - это неспособность ее осознать. И, как следствие - неспособность осознать то, до какой степени эта травма искажает наше сегодняшнее восприятие действительности.
Неважно, что именно для каждого из нас сегодня является олицетворением этого страха, кого именно каждый из нас сегодня видит в качестве угрозы - Америку, Кремль, Украину, гомосексуалистов или турков, “развратную” Европу, пятую колонну или просто начальника на работе или полицейского у входа в метро.
Важно - осознаем ли мы, до какой степени наши сегодняшние личные страхи, личное ощущение внешней угрозы - в реальности являются лишь призраками прошлого, существование которого мы так боимся признать?
… В 19-ом, в разруху и голод, мой дед-убийца умирал от чахотки. Спас его от смерти Феликс Дзержинский, который приволок откуда-то, скорее всего с очередного “специального” склада, ящик французских сардин в масле. Дед питался ими месяц и, только благодаря этому, остался жив.
Означает ли это, что я своей жизнью обязан Дзержинскому?
И, если да, то как с этим жить?
НА ФОТО: Служебное чекистское удостостоверение моего деда, которое сохранилось до сих пор. Внимательно прочитайте его текст. Он, по-моему, показательнее всего, что написано в этом посте.
