Часть 3

О границах. Почему общины актуальны сегодня

Сергей Смирнов: Еще как-то понятно, что в первые годы после революции, при подпольном или полуподпольном существовании, была необходимость в общинах, но почему мы считаем, что при нынешнем внешне свободном существовании церкви они тоже нужны? Это один вопрос. И сразу другой: почему наши оппоненты, видя границы общин и братств, сразу вспоминают о сектах?

Свящ. Георгий Кочетков: У них это просто условный рефлекс.

Сергей Смирнов: Если условный, он должен быть как-то выработан. Вот если бы он был безусловный…

Свящ. Георгий Кочетков: Но они же видят, что все секты имеют границы, а наши приходы и епархии никаких границ не имеют, кроме административных. Вот этим и выработан условный рефлекс. А почему сейчас нужны общины? Очень понятно, почему. Это вам прекрасно объяснит любой член братства или общины в любой стране, будь то в России, или в Румынии (скажем, член Воинства Господня), или в Париже (член РСХД или Западноевропейского братства), или где угодно еще. В этих странах тоже нет гонений, но почему-то они тоже говорят (как и члены общин и братств в России), что пока церковь словно не видит лица ближнего своего; пока священник в принципе не имеет возможности отвечать за каждого в церкви; пока еще нет тех близких, родных отношений, той взаимной ответственности и поддержки, которая должна быть между членами церкви; пока нет способности проявлять любовь в слове свидетельства; пока нет способности относиться к традиции творчески, открыто, а не механически, магически и схоластически; пока еще существует излишне жесткая вертикаль власти в церкви, — до тех пор будут нужны общины и братства, которые все эти вещи призваны компенсировать. И они их компенсируют, как известно, очень удачно, избегая как раз уклонения в сектантство или в какие-то ереси (ну, за некоторыми небольшими исключениями в истории). И очень интересно, что именно члены общин и братств оказывались в истории наиболее верными церкви, несмотря на всё ее бедственное положение, будь то внутреннее или внешнее. В общинах и братствах есть попытка более гармоничного сочетания принципа любви к Богу и к ближнему; есть попытка всегда помнить об изначальном всеобщем царственном священстве Народа Божьего; есть попытка возрождения «мирянских» служений и полноценного достоинства всех членов церкви, как мужчин, так и женщин. Это сказывается и на законе молитвы, и на законе веры, и на законе жизни Церкви. И это легко доказать на многочисленных примерах.

Так что когда церковь возродится, когда церковь будет действительно жить как братство во Христе, как община, как единая духовная семья, — тогда не нужно будет отдельных братств и общин, тогда всё будет едино. И эти границы, конечно, будут уже не нужны. Общины и братства в том виде, в каком они существуют сейчас в разных церквах, не являются самодовлеющими. Они существуют лишь постольку, поскольку в самой церкви еще существует много проблем с личностным подходом, со слышанием голоса Божьего, с исполнением воли Божьей, ну, и со всем тем, о чем я уже сказал.

Служение Богу и Церкви

Сергей Смирнов: В последних публикациях было высказано, и даже не раз, пожелание к нам — уйти из Русской православной церкви. Кто-то говорил: мол, раз вы такие свободные, почему бы вам тогда не уйти? А кто-то говорил: делайте, что хотите, только не делайте этого в нашей церкви, потому что в нашей церкви это нетерпимо. В связи с этим желанием как-то нас из церкви «выпихнуть» я вспоминаю известную шутку: «Не дождетесь!» Мне кажется, такова реальность, с которой все, кто нами недоволен, должны считаться. То есть они не дождутся, чтобы мы ушли из церкви, и им нужно будет внутри церкви как-то с нами обходиться.

Свящ. Георгий Кочетков: Да, конечно. Для нас служение Богу и Церкви принципиально важно. Мы действительно можем по-разному позиционировать себя в зависимости от разных внешних обстоятельств. Мы можем вести более внутреннюю жизнь или более внешнюю, более диалогическую или более мистическую и персоналистическую. Это всё может быть по-разному, в зависимости от того, какие возможности открываются в живой жизни на данный момент. Когда нами интересуются, мы с удовольствием вступаем в общение. И, повторяю, мы ничего не скрываем, мы не боимся быть самими собою пред лицом Божьим и пред лицом всей Церкви. В каком-то смысле мы хотим и себе, и другим показать пример современной полноценной христианской церковной православной жизни. Поэтому мы всё время что-то меняем, мы ищем, потому что понимаем, что этот пример не может быть статическим. Мы не можем делать из себя какой-то памятник, это было бы смешно. И мы ищем другие примеры, мы не думаем, что пример есть только у нас. Везде, где действует Дух Святой, есть место для таких примеров. Мы потому так много и ездим в паломничества, что мы их ищем и находим.

Что еще здесь важно? Да, мы действительно сознательно настраиваем себя на терпение всяких скорбей, гонений и притеснений, всякой фальсификации и клеветы и еще много чего неприятного. Да, мы, конечно, стараемся держать то предание, которое у нас есть (см. 2 Фес 2:15). Вот, например, в этом году исполнилось 25 лет первой общине нашего братства. Это по сути 25 лет возрождения общинной жизни в Русской православной церкви. А летом этого года свое 25-летие празднует Свято-Филаретовский институт. Это уже те сроки, которые должны показывать какие-то плоды, о которых можно судить. И мы предъявляем эти плоды на суд — опять же Богу и Церкви. И мы совершенно не утверждаем, что нам нечего менять. Повторяю, мы сами постоянно ищем, что можно улучшить. Если мы находим какие-то перегибы, мы призываем к изменениям внутри себя. Не нужно думать, что мы себя обожаем или что кто-то кого-то обожает в нашем братстве. Это касается и меня как духовного попечителя. У нас в братстве очень открытые отношения, часто очень критические. Иногда даже слишком, особенно когда критика идет от неопытных людей, неофитов. Иной раз приходится смиряться в таких ситуациях, в каких на обычном приходе никто из священников смиряться не захотел бы или не смог. Но это тоже нормальная жизнь. Конечно, в братстве священником быть труднее, чем вне его. Об этом прекрасно писал еще Николай Николаевич Неплюев в своем личном письме священнику Иванову  (то есть о. Роману Медведю), с которым он не мог в достаточной степени найти общего языка, именно потому что тот не мог понести тягот служения братского священника и относился к своему священнослужению просто как к обычному, ординарному приходскому служению.

Сергей Смирнов: И поэтому ему казалось, что его недостаточно уважают…

Свящ. Георгий Кочетков: Естественно.

К слову, желание «выпихнуть» всех, кто занимается чем-то подлинным и серьезным в церкви, было всегда. А общинно-братское делание является именно такого рода церковным делом.

Сергей Смирнов: То есть всех, кто занимался общинами, пытались выпихнуть?

Свящ. Георгий Кочетков: В большой степени это так. Это делала или светская власть, или духовная. Даже преподобного Серафима Саровского ругали, в конце концов, за то же самое. Да и Оптинских старцев тоже: за общение с народом, за дух свободы и особой любви к Богу и ближним. Это просто характерное свойство общин и братств. Это то, что собирает людей вместе, что их соединяет и скрепляет. Поэтому неудивительно, что так всё складывается.

Жизнь в стеклянном доме. Всех — в общины?

Сергей Смирнов: Интересно, как много было обвинений в том, что члены братства зомбированы, что, мол, Вы играете роль некоего гуру. Что без Вашего решения и одобрения ничего не делается, что против Вас никто не идет и что вообще никто не знает, что им думать, пока не спросят Вашего мнения. А Вы говорите о «воздухе свободы» внутри общинной жизни, то есть о вещах прямо противоположных…

Но я в связи с этим хотел задать другой вопрос. В одном из недавно опубликованных критических текстов было написано, что «кочетковцы» хотят всех загнать в общины; что, мол, им самим нравится жить в стеклянном доме, и они всех остальных хотят загнать туда же. Меня такая аргументация удивила. Когда-то — уже довольно давно — я понял, что Бог на самом деле видит меня каждое мгновение, что я совсем от Него не скрыт, и в этом смысле я действительно живу в стеклянном доме. Это было для меня сильным переживанием: хотелось как-то прикрыться. Но после этого стало как-то проще быть на виду не только у Бога, но и у людей. И что же плохого в том, что в общине и братстве людей не отрывают друг от друга зависть и гордость, что христианская любовь держит их вместе, хотя при этом, конечно, про каждого человека в общем известно, чего он стоит, какие у него достоинства и недостатки? Где-то я слышал такое высказывание: «Если кто думает, что он совершенный, пусть спросит свою жену». Конечно, в словах о совершенстве видны протестантские «корни» этого афоризма, но смысл-то его совсем в другом. Ведь действительно, тесная жизнь в семье, так же как и в общине, и в братстве, позволяет видеть недостатки друг друга. Но для христианина это даже хорошо, потому что так легче видеть свои грехи и несовершенства и иметь возможность как-то их исправлять! Поэтому логика этих претензий мне не совсем понятна: что же человеку бояться того, что все вдруг увидят, что он не само совершенство? И прежде всего, что ему самому это будет видно… Мне кажется, это даже очень полезно.

Но спросить я хотел все-таки вот о чем (к слову о том, как всех «загнать в общины»). Предположим, что церковь примет общинно-братский путь как наиболее адекватный для ее жизни в современных условиях. И будет множество общин и братств, и не будет уже страшилок о сектах и т.п. Но ведь не может же быть так, чтобы все члены церкви жили в общинах? Так же в свое время церковь не сразу приняла монашеский путь жизни, и у монахов тоже какое-то время были трения с иерархией и т. п., но даже потом, когда приняла, ведь всё равно не все же стали монахами?

Свящ. Георгий Кочетков: Конечно, нет. Я об этом много думал, этому были посвящены мои первые большие экклезиологические статьи — «герасимовская»  и особенно «богдановская», где я несколько поправил и восполнил свои собственные выводы. Если в первой статье я предполагал, что все будут как-то стремиться перейти к общинно-братскому (тогда я больше думал об общинах) способу реализации своей христианской веры и жизни, то во второй я уже говорил как раз о необходимости приходов как своеобразных миссионерских форпостов церковной жизни. Таких форпостов, куда привлекались бы люди — и случайные прохожие, и кто угодно еще, — которые были бы доступны всем. А для тех людей, которые уже могут брать на себя большую ответственность, которые могут быть более надежной опорой для Бога и Церкви, — для них более адекватны именно общины. Но в любом случае общинная жизнь, естественно, должна быть добровольной. Она не может быть просто ординарным способом организации церковной жизни. Общины в определенном смысле должны быть достаточно мобильными, пластичными и живыми. И не очень большими. В общине хорошо то, что она всегда сохраняет личностный контекст, личностное измерение. А значит, община не может быть больше 15-20, в самых крайних случаях — 25-30 человек. Братство может включать в себя и до ста человек, и то мы уже по опыту видим, что больше ста человек — это уже не братство в том смысле, что это уже потенциальное содружество братств (то есть несколько братств, живущих по одним принципам в тесном общении друг с другом). Просто потому, что при таком количестве людей теряются не только личностные, но и какие-то другие измерения церковной жизни: например, претерпевают определенные изменения церковные служения, поскольку слишком большое значение приобретают начальственные безличностные распоряжения, то есть не люди, а функции… Как функции они могут существовать и для тысячи человек, и для десяти тысяч, и для ста, и для миллиона, но они не могут при этом сохранить тепло братского общения, братских отношений и совместного братского служения. Люди уже не могут вместе переносить боль и страдания, а также сорадоваться друг другу. Во всяком случае, всё это как-то объективируется, идеологизируется и превращается в проблему с опасностью излишней клерикализации и прочих известных осложнений.

Сергей Смирнов: Я все-таки спрашивал о том, что ведь не могут же все жить в общинах.

Свящ. Георгий Кочетков: Да, и я говорю, что не могут. И не должны. Люди прежде всего должны быть всегда свободны. Приход — это всегда более формальная и менее ответственная структура, как для клира, так и для мирян. Поэтому там легче жить людям, которые не хотят или по каким-то причинам не могут углубляться в полноту церковной жизни, которые хотят главный акцент сделать, скажем, на жизни житейской — профессиональной, семейной или связанной с особенностями своего здоровья и т. п. Это нормально. Вообще в церкви всегда нужно многообразие. Это ничему не мешает. Общинно-братски организованная церковь совсем не исключает существование приходских общин, общинных или общинно-братских приходов. Мне об этом приходилось говорить на нашей конференции «Приход в православии» еще в 1994 году. Так что получается, что людей часто просто пугают, делают какие-то выводы за нас и вместо нас, причем выводы неправильные, в полном противоречии с тем, что мы сами делаем и исповедуем в своей жизни и вере. Мы никогда никого никуда не загоняли и не загоняем. Да и всем известно, что 70-80% людей, прошедших у нас оглашение, самоопределяются вне нашего братства и наших общин, оставаясь лишь друзьями или гостями братства или какой-то конкретной общины. Это достаточно красноречивая цифра, не позволяющая утверждать, что мы кого-то куда-то насильственно загоняем. Уже не говоря про принципы нашей жизни, которые совершенно этому противоречат.

Местная соборность и отношения с епископом

Сергей Смирнов: Когда Вы говорите о духе свободы, о том, что жизнь общин очень живая и изменчивая, что она откликается на те вызовы, которые ставит современность, то как-то трудно себе представить, чтобы в церкви, если в ней, скажем, будет множество общин, все находили бы адекватные, правильные решения в ответ на все вызовы времени. Я не помню, где именно, но я как-то читал письмо одного приходского священника своему епископу, написанное в 17-м или 18-м году прошлого века. Письмо было примерно такого содержания: я не буду Вас больше беспокоить делами нашего прихода, и Вы нас тоже не беспокойте, потому что мы сами со всем управимся. Вот такая предлагалась «местная соборность»… Так вот не получится ли на практике полный хаос?

Свящ. Георгий Кочетков: Ну, приведенный факт сам по себе еще не говорит о хаосе. Видно, что была опасность хаоса, а был ли хаос на самом деле, мы не знаем. А вот то, что была тенденция к автономизации приходов, то есть поместных церковных образований, да еще часто связанных определенным образом с властями или с какими-то другими сильными мира сего и при этом желавших жить совершенно самостоятельно, в отрыве от других, — это действительно вызывало беспокойство. У общины все-таки принцип организации не совсем поместный. Община не знает административных или государственных границ, она почти всегда строится не по географическому принципу. Я много об этом писал. В центре общинной жизни стоит не догмат и таинства, а Христос, точнее, Господь Бог через Христа во Святом Духе. Церковь образуется там, где есть Христос. Где Дух Святой, там и Церковь; где Христос, там и Церковь; где Святая Троица, там и Церковь! Эти древнейшие православные принципы, сформулированные в первые два века христианской истории, возрождаются через общины и общинно-братское движение. В наше время их совсем нелишне вспомнить всем — и мирянам, и клиру, и иерархии. И только потом было сказано: где епископ, там и церковь; где евхаристия, там и церковь. Это уже как бы следующие шаги.

Сергей Смирнов: И они не противоречат друг другу?

Свящ. Георгий Кочетков: Скорее, не должны противоречить. В реальности часто противоречат, но не должны. Так же как не должны расходиться границы Церкви с большой и церкви с малой буквы, Церкви мистической и церкви исторической, институциональной, юридической. Не должны, но часто расходятся. Наша задача жить так, чтобы таких расхождений и раздвоений было как можно меньше.

Сергей Смирнов: Но все-таки встает вопрос, который, как мне кажется, нам могут задать: а какие должны быть отношения у общин с епископами?

Свящ. Георгий Кочетков: Конечно, это важнейший вопрос. Здесь возможно большое количество вариантов. Если бы повторились такие гонения, какие были при коммунистах, при большевиках, то, конечно, нужно было бы стремиться к тому, чтобы епископ был в каждой общине или в каждом братстве. По меньшей мере, пресвитер должен был бы быть в каждой общине, а епископ, может быть, в каждом братстве. Но когда обстановка меняется, может быть и по-другому. Например, так, как это сейчас осуществляется, допустим, в Румынии, в том же Воинстве Господнем. У них большое, сильное братство. Они уважают епископов, но при этом имеют большую свободу. И они не замыкаются, они сразу вступают в общение. Если, допустим, они выбирают председателя или духовного попечителя своего братства, то тут же представляют его епископу. Более того, в синоде есть епископ, который специально представляет их интересы. И это совершенно нормальная схема отношений. Хотя их братство тоже распространяется на разные епархии. «Где есть братья [то есть братчики], там и братство!» — как говорил о. Виталий Боровой. В этом-то вся и суть: в разных исторических условиях возможны разные формы сочетания церковно-братской жизни с жизнью церковно-иерархической. Важно только, чтобы это были живые отношения. Важно, чтобы было желание понять друг друга в своем служении; чтобы было доверие к тому, что каждый служит Богу, что каждый делает то, что может, и раскрывает тот потенциал, который другая сторона самостоятельно раскрыть не может или почти не может. Вот это, мне кажется, очень важно: чтобы епископы доверяли братству, как и братство епископам. И в случае выборов иерархических лиц — епископов, священников, — как писал Н. Н. Неплюев, могли бы помочь не просто прихожане, а именно члены братств и общин, то есть люди сплоченные и ответственные в церкви. А епископы, с другой стороны, доверяли бы, скажем, общинам и братствам избрание своих старших. Как члены братств и общин были бы готовы участвовать в избрании церковно-иерархических лиц, так и члены церковной иерархии были бы готовы доверять избранию старших в братствах и общинах. Очень важно все-таки, чтобы всё было по любви и доверию, потому что если на практике это доверие не оправдывается, то это сразу становится видно. И тогда могут быть поставлены какие-то вопросы, на которые надо будет отвечать. Ведь братство не существует вне церкви или над церковью, братство существует в церкви и в евхаристическом собрании и может само составлять такие евхаристические собрания в своих общинах или малых братствах.

Сергей Смирнов: То есть в каком-то отношении здесь можно провести параллель с взаимодействием монашеских общин и иерархии?

Свящ. Георгий Кочетков: Да, одна из напрашивающихся здесь параллелей это, конечно, параллель с историческим монашеством в лучшие периоды его существования. Надо сказать, что и сейчас монахи ведут напряженный поиск способов избрания своих игуменов, своих настоятелей монастырей или наместников. Чтобы это не был просто «спущенный сверху» человек, который мог бы сменяться «простым росчерком архиерейского пера», как было сказано в одной из недавних статей. Конечно, пока архиерей считает, что он может действовать, не заботясь о пользе членов церкви, что он может делать всё безотчетно (то есть что он ни перед кем не отвечает и может действовать исключительно по своему усмотрению), такой способ управления церковью (и та «армейская» экклезиология, на которую он опирается) вряд ли может быть вполне поддержан братствами или общинами, ибо он не основан на Евангелии. Здесь требуется возрождение церковности и соборности. В конце концов, сами общины и братства есть плод возрождения местной соборности. И там, где эта соборность забывается или отменяется, конечно, могут возникать серьезные напряжения. Но церковь заинтересована в проявлении себя именно через такую соборность. И это должны понимать все — и миряне, и священники, и епископы, и Синод. Это ведь не требование, предъявляемое к кому-то с целью захватить себе больше власти или средств, это внутренняя потребность Церкви как живого организма, как живого Тела Христова.

(Окончание следует...)

Читайте также:

Часть 1.
О нашей любви, гордыне и смирении
«Откажитесь от церкви ради церкви»

Часть 2.
Почему именно вы?
Русский язык и «богословские споры». Традиционны ли общины в Православии