Воспоминания свящ. Георгия Кочеткова
Информационная служба СФИ: Скажите, пожалуйста, несколько слов о личности вл. Михаила. Каким он был? Какие его человеческие качества Вы особенно ценили?
Священник Георгий Кочетков: Верность и жертвенность, конечно. Владыка Михаил был просвещенным человеком, что очень ценно. У него были хорошие духовные корни. Он прошел многое за свою жизнь, много испытал и очень важно, что вера его была не абстрактной. Она проверялась опытом жизни. Просвещение и культура не были для него чем-то утилитарным, существующим лишь на потребу дня. Он всегда служил Богу, Церкви и людям. Он до конца жизни преподавал. Очень многое делал, даже будучи слепым. Это очень памятно и важно.
Он мог быть простым, непосредственным, открытым, дерзновенным, смелым. Для архиерея это особый дар. И, наконец, я никогда не могу забыть того, что в последние годы жизни он спрашивал меня: «Что еще я могу сделать для вас, для вашего Института, для вашего братства?» Он говорил: «Я еще не все сделал! Все, что Вы скажете, все, что Вы попросите – я готов сделать!» От архиереев такие слова не часто приходится слышать.
У него было необыкновенное чутье на правду и неправду в жизни, на какие-то внутренние вещи, а не только внешние. Ну, и потом, надо понимать, что если он такие вещи говорил, не стесняясь записать их на пленку, значит это характеризует его особо, говорит о том, что у него было какое-то неограниченное доверие к нам. Хотя мы ничего особенного не могли ему дать, ничем не могли ему воздать за такой настрой.
Он был действительно братским человеком, человеком братской любви и жажды общения, человеком, который действительно был проникнут словом Божьим, проникнут евангельским духом.
Владыка Михаил благословил издание моих катехизисов. Это получилось совершенно естественно. Ведь он занимался основным богословием. В духовных школах до сих пор нет катехетики, а что более или менее приближается к ней? Основное богословие. У владыки была способность увидеть светскую культуру, науку и цивилизацию глазами верующего человека, ответить на соответствующие вызовы и проблемы. К тому же он был знатоком Нового завета и архиереем. И поэтому, издавая катехизисы, мы обратились к нему. Он был уже слепым и не мог писать, но ему читали мои работы, и он был знаком с ними почти в полном объеме. Он надиктовал свое благословение и предисловие. Так что он это делал не с закрытыми глазами. Он прекрасно понимал, что это вещи живые, практические, что они не плод каких-то абстрактных умозаключений или утилитарных планов.
Информационная служба СФИ: Почему Вы считаете вл. Михаила одним из своих учителей?
Священник Георгий Кочетков: Своим учителем я его просто не могу не считать, т.к. он был одним из преподавателей, профессоров в Ленинградской духовной академии в годы, когда я там учился. Он мой учитель просто по факту. Мы с ним много общались лично, и в личном общении он производил еще более глубокое и серьезное впечатление, чем на лекциях. Это тоже памятно. Я даже не помню, как получилось, что мы с ним так быстро и капитально сблизились. Но это произошло настолько естественно и прочно, что мы воспринимали его как члена братства, хотя формально он в него не входил.
Информационная служба СФИ: Какие задачи он считал наиболее актуальными для церкви?
Священник Георгий Кочетков: Владыка понимал, что церковь нуждается в возрождении. Он поддерживал литургическое обновление и общинно-братское движение. Считал необходимым использовать русский язык в богослужении. Он понимал, что множество людей из-за отсутствия этого имеют непреодолимые препятствия на пути к Богу и в Церковь. Поэтому его никакими схоластическими и фантастическими идеями соблазнить было нельзя. Он понимал, что надо делать в нашей церкви и сам делал все, что мог, для этого.
Информационная служба СФИ: Видя проблемы современной ему церковной жизни, делал ли он что-нибудь, чтобы правда восторжествовала? Чем была для него эта борьба?
Священник Георгий Кочетков: Для него это была не просто борьба, а живая жизнь. Это был необыкновенно живой человек – живого ума, живого сердца и необыкновенной верности. И если он что-то видел, его нельзя было заставить сдвинуться из-за каких-то страхов, обстоятельств, немощей. Он часто приезжал к нам на братские соборы, и он понимал, что здесь происходит что-то принципиально важное, именно то, чего жаждало его сердце исходя из духа христианской веры.
Таких людей, как владыка Михаил, надо помнить, любить, ценить, ставить в пример другим, независимо от их внешнего положения в церкви и от их сана. Важно, чтобы люди, которые также думают о духовном возрождении в нашей церкви, понимали, что они не одиноки. Кем бы они ни были – мирянами, монахами, священниками, архиереями – они тоже могут, как бы ни была иногда неблагоприятна внешняя обстановка, многое сделать на этом пути.
Воспоминания преподавателя СФИ проф. А.М. Копировского
В 1995 г. традиционная ежегодная встреча братства на Преображение Господне проходила в Центральном доме художника на Крымском валу. Владыка участвовал в заседаниях собора, выступал, комментировал отдельные вопросы, непосредственно участвовал в обсуждении. Он очень понравился всем присутствующим какой-то своей внушительностью и весомостью суждений. По рядам прошел шепот – «о, настоящий епископ!» Потом была агапа в здании Художественного училища недалеко от выставочного комплекса на Крымском валу. Владыка участвовал в агапе, совершенно не подчеркивая своего значения как епископа. Он стоял в ряду ведущих агапу, как один из них. Он также молился с чашей, брал хлеб. Его участие ощущалось как участие старшего брата. В его лице мы чувствовали рецепцию того, что мы делаем, здоровыми силами церкви.
Более поздняя встреча с ним у меня состоялась после того, как он перенес инсульт. Он жил в маленькой однокомнатной квартирке в пятиэтажном доме в Питере, далеко от центра. Ему верно служила келейница, пожилая женщина, Светлана Николаевна. В квартире – полная нищета и неустроенность. Он был уже совсем слаб, плохо двигались рука и нога, замедлена речь. Время от времени он ложился. Но при этом держал себя очень спокойно, не высказывал никаких претензий. Мы с ним чудесно поговорили, он дал интервью, потом оно было опубликовано в «Православной общине». В нем ощущалась какая-то внутренняя мягкость, спокойствие. Он как бы освобождался, все больше и больше отходил от образа властного, могучего владыки, каким я его запомнил по богослужению в Вологде, когда он был вологодским архиереем, по тому, как он держался в Ленинградской духовной академии (с 1980 по 1984 г. я там преподавал, и мы с ним виделись довольно часто). А тут было что-то совсем другое. Он дал замечательное интервью. Сказал, что, к сожалению, мало общался с о. Георгием, и что он хотел бы многое передать ему и рассказать. О. Георгий, я знаю, тоже очень сожалел, что тогда у него не нашлось возможности, сил и здоровья с владыкой встречаться.
После интервью владыка стал меня расспрашивать: «А что Вы еще в вашем журнале даете?» Я рассказал, какие в нем есть рубрики, что я веду раздел поэзии, что мы стараемся публиковать, в основном, классику на духовные темы. Он оживился: «А что именно?» Я начинаю перечислять и говорю: «Не так давно была публикация А.К. Толстого». Он совсем оживился: «Да? И что же там?» Я говорю: «Ну, например, из его «Иоанна Дамаскина», знаменитое «Благословляю вас, леса»». «Да? Я его пел!». И он, лежа на кровати, запел. Я, ничтоже сумняся, присоединился, и мы с ним запели дуэтом. Ощущение радости и свободы, которое при этом было, невозможно передать. Он, что называется, еле дышит. Вокруг – жуткая неустроенность, он никому не нужен, система его выкинула, потому что он был человек не очень удобный для системы, слишком образованный и независимый, с большим настоящим духовным опытом. Но – мы поем, и ничего этого нет, а есть полное общение в духе, полное единство; ничего нет вокруг плохого, грязного.
А еще я помню, как он был на службе в храме Новомучеников в Питере, недалеко от Московского вокзала. Служить он, конечно, не мог, он совершенно ничего уже не видел. Но он чувствовал буквально все. Он вышел на проповедь, – слабый, опирающийся на палку, – и твердо, даже властно сказал: «Здесь чувствуется дух настоящей молитвы». Это было очень впечатляюще. Его проповедь вообще была большим ободрением всех. А потом был приходской чай. И он был там, и ему можно было задавать любые вопросы. Я воспользовался возможностью и спросил: «Владыка, Вы жили в 30-е гг., у вас было церковное общение, какое-то братство. А у Вас был близкий друг?» Он сказал: «Нет, что Вы!» Я ожидал любого ответа, но только не такого. Причем он сказал это спокойным таким голосом, это как бы абсолютно не предполагалось в те годы. Это было очень жаль. Я думаю, в его облике это тоже немного было – не надо никому доверять, не надо ни на кого полагаться. Это можно понять, потому что было тяжелейшее время, оно так воспитывало людей. К концу жизни, мне кажется, он это все-таки обрел…
Беседовала Наталия Игнатович
